Профессор В.Палей

Банда

Басмачи

Памир

Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...

МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА ПАМИРВ Геологическом комитете. Год 1930-й

один из ящиков вываливается из сдерживающих его пут и с треском падает в узкий арык. Метрах в сорока дальше летит второй ящик, а еще дальше па­дают два других. Аркан запутал лошади ноги, она подпрыги­вает еще разок, но другой аркан оказывается у нее на шее, и она, вся в пене, вздрагивая губами, останавливается. Кара­ванщики задерживают весь каравая и бегут собирать ящики, которые, к счастью, оказались слишком прочны для того, чтобы рассыпаться от такой передряги. Через двадцать минут кара­ван шествует дальше. Люди злы и утомлены.

Через два часа караван выходит из закоулков старого горо­да. Широкая прямая дорога переваливается с холма на холм. То, что не могли сделать люди, делает солнце. Оно так яростно припекает лошадей, что все теряют теперь охоту носиться и сбрасывать вьюки. Люди качаются в седлах, как сонные мухи. Ремни непривычных винтовок натирают им плечи. У многих ноют растертые ляжки. Если не порядок, то тишина военикает сама собой. Отсель все будет нормально и благополучно-. Завт­ра все упорядочится, завтра у нас будет превосходное настрое­ние.

Караван научно-исследовательской экспедиции выступил в поход на Памир.

Наконец в седле... (Из записей 1931 года)

Есть особенно торжественные минуты, в какие человек поч­ти физически ощутимо сознает себя на грани двух совершенно различных существований. Когда каравае по пыльной дороге медленно взобрался на первый в пути перевал, тяжело завью­ченные лошади сами остановились, словно и в них проникло то же сознание.

Сзади, в склон горы, в крупы лошадей уперлись красные, низко лежащие «ад равниной воздушные столбы заката. Я по­вернулся боком в седле, уперся рукою в заднюю его луку. Туда, на. закат, сбегала к травянистым холмам лёссовая дорога. Она терялась вдали, в купах засиненных предвечернею дымкой са­дов. За ними, под невысокой, но острой, истаивающей в крас­ном тумане горой, распростерся покинутый экспедицией город. Он казался плоским темным пятном, в котором пробивались белые полоски и точки. Некоторые из них поблескивали, как осколки красного зеркала. Отдельные купы деревьев, будто оторвавшись от темного большого пятна, синели ближе, то здесь, то там. Это были маленькие селения — предместья горо­да. Тона плодородной долины казались такими нежными и мяг­кими, словно вся природа была одета в чехлы, —скинуть бы их в парадный день — и равнина засверкала бы ярким играющим блеском..

Сзади — нежнейших тонов равнина, заполненная закатом, город как последний форпост привычного культурного быта, оставляемого, кажется, навсегда: улицы, дома, фабрики, кон­торы, столовые, кинотеатры, автомобили, извозчики, электриче­ство, телефонные провода, магазины, киоски, библиотеки — весь сложный порядок шумного и деятельного человеческого сообщества.

Впереди — только горы: вершины, ущелья, вспененные бурные реки, горные хребты, врезавшиеся в голубое небо остры­ми снежными пиками. И дорога уходит туда перевитой, небреж­но брошенной желтою лентой. Впереди — неизвестность, долгие месяцы верхового пути, никаких населенных пунктов на Во­сточном Памире, кроме Поста Памирекого да редких киргизских кочевий. И только далеко-далеко за ними, в глубочайшик