Профессор В.Палей

Банда

Басмачи

Памир

Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...

МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА ПАМИРВ Геологическом комитете. Год 1930-й

спешившись с вьючных лошадей, шли, широко размахивая ру­кавами ватных халатов. Позади всех, сблизив лошадей, стояли и скручивали махорочные цыгарки двое рабочих. Гребень пе­ревала скрыл равнину вместе с городом и красными лучами заката.

Я вынул из полевой сумки трубку, туго набил ее махоркой и закурил на ходу.

Новая жизнь началась, надо было проверить себя, как про­веряют перед боем винтовку.

Вечером, когда караваи остановился на ночлег под двумя холмами, на густой травянистой лужайке, у спокойно журча­щей речки; когда на большом разостланном брезенте был пря­мо в котле подан и съеден плов, отлично сваренный караван­щиками; когда люди разлеглись на теплой траве под огромными звездами, а спать еще не хотелось, Юдин, примяв траву, грузно распростерся животом кверху рядом со мной.

— Ну, здорово! — добродушно пробурчал он. — Теперь до утра не захочется есть... Молодец Дада, умеет кухарить!

Я молчал.

— А скажите, Павел Николаевич, — повернувшись на лок­те, с интимными нотками в тоне заговорил Юдин, — вы, конечно, могли обидеться на меня тогда, а только, честное сло­во, мне здорово есть хотелось... Что такое вы мне хотели сказать об этом, — как вы его назвали? — пространственном голоде?

Юдин редко говорил на отвлеченные темы, и я искоса взглянул на него: не ждать ли опять насмешки? Но в щелоч­ках глаз моего собеседника было одно добродушие: ведь Юдин обливает меня ушатом холодной воды, только когда я впадаю в романтический пыл, а сейчас я ничем не проявляю такого пыла.

— Так, пустяки... («Как бы это похолодней да попроще?» Может быть, я не нашел слова. Неудачно выразился. Просто оглянулся на перевале: закат, позади город, и все такое, а впереди... Ну, вспомнил о том, как я чувствовал себя на севере, ко­гда невмоготу стало брюки протирать за столом, заваленным недописанными бумагами...

Юдин, деловито ковыряя травинкой в зубах и методически сплевывая на сторону, спокойным взглядом изучал мерцающие звезды. Глухо, будто скрывая никак не подобающую ему лирич­ность, проговорил:

— А вы думаете, мне на перевале такие мысли не пришли в голову? Только я не особенно умею въедаться в эту, ну, как сказать... в лирику. Вам, как писателю, оно, конечно, и карты
в руки... Ну, а что же такое все-таки этот пространственный голод, как вы его называете?

Я заговорил медленно, прерывая слова паузами:

Вот, Георгий Лазаревич... Попробуйте поголодать суток трое, ручаюсь вам, вы станете ни к чорту не годным. Потреб­ность простейшая и здоровая. А, например, потребность пьяни­цы в алкоголе, наркоманав наркотиках — больные потребно­сти. Их, этих людей, лечат. Вы не пьете, не курите, а я вот курю и чувствую, что мне это вредно. А бывают потребности, ко­торые не назовешь ни здоровыми, ни больными, для данного организма естественные, хоть многим они и кажутся странны­ми. Одна из них та, которую я называю, — может быть, неточ­но и неправильно называю, — пространственный голод. Это по­требность в постоянном передвижении.