Профессор В.Палей
Банда
Басмачи
|
Памир
Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...
МЫ
ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА ПАМИРВ Геологическом комитете. Год 1930-й
шийся
тополевый листок. А жестяные керосиновые бидоны обжимаются деревянной клеткой. И все-таки все это превращается
в прах, если бесятся лошади.
Вот
почему я опасливо смотрю на вьючный ящик с необходимым для горных работ динамитом,
когда его взвьючивают на лошадь. И вот почему, приказав везти этот вьюк
отдельно от других лошадей, я поручаю ее отдельному караванщику.
Русские рабочие обычно в
лошадях понимают мало, а многие сотрудники экспедиции глядят на них и вовсе
бессмысленными глазами. Большинство сотрудников отправляется на Памир в
первый раз, и некоторые впервые садятся в седло. Даже заседлать коней не умеют.
Но у них воинственный вид, потому что работа предположена у самой границы,
из-за которой всегда возможен налет
басмачей. У всех за плечами торчат винтовки, сбоку болтаются наганы, а
у иных на животе даже поблескивают жестянкой бутылочные ручные гранаты.
Бывалые участники экспедиции хмуро
оглядывают таких новичков, боясь не басмачей, а этого воинства, потому
что любой из новичков способен по неосторожности и неопытности взорвать
гранату на собственном животе или вогнать наганную пулю в круп лошади. Но
каждый такой всадник мнит себя похожим, по меньшей
мере, на партизана времен гражданской войны, и каждый уверен в своей
превосходной боеспособности. Наконец последняя завьюченная лошадь, звеня тазами
и ведрами, как пожарный автомобиль, вылетает на улицу. Потный, возбужденный и
охрипший, я вскакиваю в седло и даю распоряжение выступать. Тут,
решив в последний раз перед Памиром отведать мороженого, один из коллекторов,
одетый в алую фланелевую рубаху-ковбойку и бархатные оливковые
шаро-вары, устремляет своего конягу к
будке мороженщика, красующейся
на краю улицы, среди тополей. Коллектор этот, минуту назад не знавший, с какой
стороны подойти к седлу, нечаянно
поднимает коня в галоп. Заждавшийся конь рвется так, что коллектор, едва не
вылетев из седла, вцепляется руками в луку, а его осетинская широкополая шляпа
съезжает с затылка и никнет на своем ремешке у шеи.
— Держи коня!.. Держи!.. —
яростно кричу я, но, поняв, что коллектор не властен
справиться с конем, вылетаю вперед и, настигнув коллектора, хватаю за повод его
коня.
Подбегает караванщик и
ведет коня «храброго джигита» в поводу. Караванщик ничему не удивляется и даже
не позволяет себе улыбнуться. Караван вытягивается, идет вниз по улице.
Лошади, еще не привыкшие к вьюку, бросаются в стороны и разбегаются.
Караванщики, ругаясь, гоняются за ними, тщетно стараясь наладить порядок.
Улица
ведет к мосту через пенную Ак-Буру.
За мостом — базарчик, на котором мелочные торговцы
урюком и черешней состязаются
с горланящими лепешечниками
в зазывании покупателей. Однако и те и
другие умолкают, когда караваи проходит мимо разгульной ордой. А посетители
чайханы, бросив свой дымящийся кок-чай, толпятся у дверей и окон. Собаки визжат
и лают.
Сразу за базаром, на узкой
улице как с цепи срывается лошадь, груженная
динамитом. Она на полном скаку лягает другую
лошадь, та оскорблена, и обе выносятся вперед, растолкав всех лошадей
каравана. На пути — телеграфный столб, краешком ящика лошадь за него задевает,
вьюк съезжает на сторону, лошадь окончательно перепугана, и... тут уж ничто в мире не может ее удержать. Она мчится вперед
скачками, беспрерывно давая козла, динамитные ящики съезжают набок все
больше и больше, наконец
|