Профессор В.Палей Банда Басмачи |
ПамирНам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся... МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА ПАМИРВ Геологическом комитете. Год 1930-йшийся тополевый листок. А жестяные керосиновые бидоны обжимаются деревянной клеткой. И все-таки все это превращается в прах, если бесятся лошади. Вот почему я опасливо смотрю на вьючный ящик с необходимым для горных работ динамитом, когда его взвьючивают на лошадь. И вот почему, приказав везти этот вьюк отдельно от других лошадей, я поручаю ее отдельному караванщику. Русские рабочие обычно в лошадях понимают мало, а многие сотрудники экспедиции глядят на них и вовсе бессмысленными глазами. Большинство сотрудников отправляется на Памир в первый раз, и некоторые впервые садятся в седло. Даже заседлать коней не умеют. Но у них воинственный вид, потому что работа предположена у самой границы, из-за которой всегда возможен налет басмачей. У всех за плечами торчат винтовки, сбоку болтаются наганы, а у иных на животе даже поблескивают жестянкой бутылочные ручные гранаты. Бывалые участники экспедиции хмуро оглядывают таких новичков, боясь не басмачей, а этого воинства, потому что любой из новичков способен по неосторожности и неопытности взорвать гранату на собственном животе или вогнать наганную пулю в круп лошади. Но каждый такой всадник мнит себя похожим, по меньшей мере, на партизана времен гражданской войны, и каждый уверен в своей превосходной боеспособности. Наконец последняя завьюченная лошадь, звеня тазами и ведрами, как пожарный автомобиль, вылетает на улицу. Потный, возбужденный и охрипший, я вскакиваю в седло и даю распоряжение выступать. Тут, решив в последний раз перед Памиром отведать мороженого, один из коллекторов, одетый в алую фланелевую рубаху-ковбойку и бархатные оливковые шаро-вары, устремляет своего конягу к будке мороженщика, красующейся на краю улицы, среди тополей. Коллектор этот, минуту назад не знавший, с какой стороны подойти к седлу, нечаянно поднимает коня в галоп. Заждавшийся конь рвется так, что коллектор, едва не вылетев из седла, вцепляется руками в луку, а его осетинская широкополая шляпа съезжает с затылка и никнет на своем ремешке у шеи. — Держи коня!.. Держи!.. — яростно кричу я, но, поняв, что коллектор не властен справиться с конем, вылетаю вперед и, настигнув коллектора, хватаю за повод его коня. Подбегает караванщик и ведет коня «храброго джигита» в поводу. Караванщик ничему не удивляется и даже не позволяет себе улыбнуться. Караван вытягивается, идет вниз по улице. Лошади, еще не привыкшие к вьюку, бросаются в стороны и разбегаются. Караванщики, ругаясь, гоняются за ними, тщетно стараясь наладить порядок. Улица ведет к мосту через пенную Ак-Буру. За мостом — базарчик, на котором мелочные торговцы урюком и черешней состязаются с горланящими лепешечниками в зазывании покупателей. Однако и те и другие умолкают, когда караваи проходит мимо разгульной ордой. А посетители чайханы, бросив свой дымящийся кок-чай, толпятся у дверей и окон. Собаки визжат и лают. Сразу за базаром, на узкой улице как с цепи срывается лошадь, груженная динамитом. Она на полном скаку лягает другую лошадь, та оскорблена, и обе выносятся вперед, растолкав всех лошадей каравана. На пути — телеграфный столб, краешком ящика лошадь за него задевает, вьюк съезжает на сторону, лошадь окончательно перепугана, и... тут уж ничто в мире не может ее удержать. Она мчится вперед скачками, беспрерывно давая козла, динамитные ящики съезжают набок все больше и больше, наконец |