Профессор В.Палей
Банда
Басмачи
|
Памир
Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...
БАСМАЧИ. От Оша до Ак-Босоги.
7 мая 1930 года вместе с Юдиным и Бойе
я выехал из Оша вдогонку
нашему каравану
же
самое. Бой и стрельба. Палят вниз, я не знаю, в
кото. Снизу отвечают. Кто-
там? Сердце совсем расходилось. Быть
может, спасение? Ожесточенные залпы. Минут не определить. И разом,
словно смахнуло стрельбу, — тишина. На миг.
За ней удесятеренный вой, басмачи срываются с мест, вскакивают на
лошадей и потоками льются вниз. Они победили. Там тоже все кончено. Меня
больше не держат. Я на краю лога. На другой
стороне — группа всадников: старики. «Штаб». Закирбай
и Юдин на одной лошади. Как мне пробраться туда? Пытаюсь объяснить: «хочу
туда... к товарищу... можно?» Не пускают. Все же незаметно спускаюсь по
склону. Не удерживают. Дошел до середины спуска. Рев и камни... Меня
забрасывают камнями. Два-три -сильных удара по руке, в грудь... Целятся в голову. Камни летят
потоком. Елееле выбираюсь назад. Орут,
угрожают. Ладно!.. Басмач глядит на меня в упор. Взгляд жаден. Как
намагниченный, медленно, вплотную, подходит. Глядит не в глаза, ниже — в рот...
Тянет руку ко рту. Мычит. Он увидел золотой зуб. Медлит, разглядывая, и я
замыкаю рот. Резко хватает меня за подбородок, вырываюсь, он — сильнее, сует
грязный палец в рот, нажимает. Вырываюсь. Маня удерживают другие, им тоже
хочется получить золото. Претендентов много. Они дерутся за право вырвать мой
зуб. «Яман, яман», —
жестами, словами, хочу объяснить, что зуб
вовсе не золотой, просто — тонким слоем «покрашен золотом». Как
объяснить? Дерутся и лезут. Подходит
старик, тот, развязавший руки, отгоняет их. «Штаб» переезжает на эту сторону,
чтоб отсюда, по щели, спуститься вниз.
Мы на дергающихся крупах, вместе наконец, — Юдин, я, Осман. Орава
увлекает нас вниз. Вниз, к реке, через реку, по левому борту ложа, вверх, тут
глубокое ущелье бокового притока: речка Куртагата.
Над устьем ее на ровной площадке копошащаяся орда басмачей. Что они делают там?
Мы, приближаясь, видим: там маленькая, отдельная, неподвижная группа. На краю
площадки, над обрывом к реке... Пленные? Да. Их хотят расстрелять. Вот они
встают в ряд. Мы ворвались на площадку, смешались. Внимание басмачей от пленных
отвлечено. Это русские?.. Женщины, среди них женщины... У меня защемило
сердце. Меня сбросили с лошади. В давке бесящихся, лягающихся лошадей я
верчусь, увертываюсь от топчущихся копыт, — не задавили бы! Из толпы рвутся
выстрелы в воздух. Вот наш карабин, басмачи спорят, силясь исправить его.
Смотрю на русских сквозь беснование толпы. Они неподвижны. Их неподвижность в
этой свалке поразительна. Словно они изваяния. Словно они из красной меди, —
это от заходящего солнца. Они стоят рядом: три женщины, четверо мужчин. Женщины
— в высоких сапогах, в синих мужских галифе, в свитерах. Разметанные волосы,
красные лица — красный свет заливает их мятущиеся глаза. Слева
мужчина: высокий, очень сухощавый, узкое, умное лицо, небритые щеки, пестрая
тюбетейка, роговые очки... На руках он держит ребенка лет трех. Ребенок
припал лицомк его плечу, боится. Второй мужчина —
коренастый, плотный, широкоплечий, такими бывают дюжие сибиряки. Белый тулуп
накинут на плечи. По груди, на согнутую в локте руку набегает кровь. Ранен в плечо. Третий — молодой парень в защитной
гимнастерке, светловолосый, без шапки. Чуть позади — узбек, в полосатом халате,
молитвенно сложил руки. Его лица я не помню. Все семеро молчат в тоскующем
ожидании. Ни словом перекинуться мы не можем, да и не следует, да и что.мы сказали б друг другу? Гвалт
забивает уши. Их окружают, ведут мимо меня, и высокий
говорит женщинам: «...главное не надо бояться... держитесь спокойнее...
все будет хорошо, не надо
бояться...» Их уводят по горной тропе вверх, откуда валится красный пожар
заката. Что сделают с ними?
О, теперьто
я знаю, что сделали с ними!
Кто были эти люди, мне
стало известно, значительно позже. Тот высокий, с умным лицом, что держал на руках
ребенка, — это был Потребицкий, заведующий Узбекторгом на Посту
|