Профессор В.Палей

Банда

Басмачи

Памир

Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...

БАСМАЧИ. От Оша до Ак-Босоги. 7 мая 1930 года вместе с Юдиным и Бойе я выехал из Оша вдогонку нашему каравану

глаза его закатились, лицо было белым — странная зеленая бледность. Я сжал кисть его руки: пульса не было. Подбежав­ший вслед за мною, так же как и я, обчищенный Юдин тоже пытался прощупать пульс и обнаружить признаки жизни. Со­мнений, однако, не было.

—, Убит! — глухо произнес Юдин.

Я не успел ничего сказать: налетевшие снова басмачи схва­тывают меня сзади, ставят на ноги, больно загибая мне локти назад. Помню, я крикнул сгрудившимся вокруг басмачам, го­ловой указывая на тело Боне: — Яман... яман...

Один засмеялся, другой спрыгнул с лошади, повернул ее задом. Крепко держат меня и Юдина. Обматывают арканом ноги Боне, другой конец аркана привязывают к хвосту лошади. Удар камчой — и лошадь идет вперед, волоча по камням тело Бойе, ставшее вдруг почему-то особенно длинным. Вижу: его голова и откинутые назад руки прыгают с камня на камень. Я забыл, что он мертв, мне подумалось: «Ему больно», и само­му мне вдруг до тошноты больно, я вырываюсь, бегу вслед, но V кустов меня снова схватывают, а его отвязывают от хвоста лошади и бросают здесь.

Меня вскинули на круп лошади к какому-то басмачу и, окруженного оравой всадников, карьером повезли назад, через реку, туда, где стояли наши верблюды. В пестроте халатов мелькнула фигура Юдина: его везли так же, как и меня.

Первые часы в банде

Вся страна сплеталась из горных хребтов. Они сверкали снегами, и в расположении их была величайшая путаница. Множество лощин и долин покоилось между ними. В разные стороны текли реки. Всюду царило, глубочайшее безмолвие, и необъятным казалось безлюдье. Даже ветер не нарушал покоя высоких пространств. Над всем этим, в лучах солнца, синело бестрепетное чистое небо. И только в одной точке бес­новалось галдящее скопище людей. Гуща из пеших и всадников копошилась вокруг троих. И если бы внезапно я перенесся отсюда в дом для буйнопомешанных, он пока­зался бы мне тишайшим и спокойнейшим местом в мире. Спокойными здесь были только четыре верблюда, Бойе да наши распотрошенные ягтаны и тюки, которыми распоря­жались Закирбай, Суфи-бек, мулла Таш, старики. Конечно, обо всем этом я не думал тогда.

Аркан... За спиной мне вязали руки арканом, стягивая узлы. Словно со стороны наблюдая, я рассчитывал: треснут или выдержат плечевые суставы? Они выдержали, и была только острая боль. Меня протолкнули в середину гущи, к разъятым ягтанам. Здесь, такой же связанный, поддержи­ваемый басмачами, Юдин называл старикам каждую из вынимаемых ими вещей. Старики боялись, нет ли бомбы в яг-танах? К сожалению, бомб у нас не было. Закирбай попро­бовал записывать вещи (это удивило меня), но давка разо­рвала попытку «порядка» в грабеже, басмачи терзали вещи и растаскивали их по щелкам. Меня поволокли назад. Вот было так:

Молодой басмач направляет на меня ружье. Инстинкт подсказывает: я улыбаюсь... Улыбка — единственное мое оружие... Басмач, кривя губы, кричит: он разъярен, и ды­рочка ствола покачивается перед моими глазами. Словно огненная точка ходит по моей груди — мускульное ощущение того места, куда сейчас вопьется пуля... Другой басмач от­талкивает ствол, прыгает ко мне. Его прельстили пуговицы на моей брезентовой куртке. Он торопливо срывает их. Де­ревянные пуговицы, — они ломаются под грубыми пальцами. Он все-таки их отрывает, одну за другой, шарит в моих кар­манах — пусто. Его отталкивают двое других: иМ тоже надо ощупать меня. В маленьком поясном кармашке моих гали­