Профессор В.Палей
Банда
Басмачи
|
Памир
Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...
БАСМАЧИ. От Оша до Ак-Босоги.
7 мая 1930 года вместе с Юдиным и Бойе
я выехал из Оша вдогонку
нашему каравану
«проскочим»,
и уже в последней долине, перед той, где застава, у развалин старого
могильника, на зеленой траве я осадил кобылу, спешился и сел на траву, чтоб в
последний раз подождать остальных. Мой спутник спешился тоже и угостил меня
папиросой, и когда я закурил ее (я не курил уже сутки), я почувствовал, что мы, наконец, спасены. Вскочив на коней, мы присоединились ко всем и ехали дальше
рысью. За последним мысом открылась последняя долина, и в дальнем ее
конце я увидел белую полоску заставы. Мы ехали шагом, зная уже, что теперь
можно ехать шагом, и чтобы продлить ощущение радости — такой полной, что в
горле от нее была теснота. Медленно мы подъезжали к заставе. На площадке ее,
над рекой толпились люди, и я понял, что нас разглядывают в бинокли. Лучшим
цветом на земле показался мне зеленый
цвет гимнастерок этих
людей. Переехав вброд реку, уже различая улыбающиеся нам лица, я взял крутую
тропинку в галоп и выехал наверх, на
площадку, в гущу пограничников, шумно й
почтительно обступивших меня. Нам жали наперебой руки, со всех сторон
бежали красноармейцы, чтоб взглянуть на нас хоть одним
глазком сквозь толпу, и усатый командир отряда, крякнув, улыбнувшись и положив
на плечо мне ладонь, сказал:
— Вот это я понимаю...
Выскочить живыми от басмачей!..
Меня трогали,, щупали рваную одежду, нас торжественно повели в здание
заставы, и командир отряда откупорил бутылку
шампанского. Я спросил, откуда шампанское здесь, и он, добродушно
усмехнувшись, сказал:
— Пейте!.. Для вас все
найдем... Потом объясню.
А Любченко, милый
Любченко, начальник заставы, уже тащил нам чистое красноармейское белье,
полотенце и мыло и настраивал свой фотоаппарат.
Вымывшись
в фанерной беседке, где желоб превращал горный ручей в душ, вымывшись там,
потому что баня была временно занята
запасами фуража, мы вернулись в здание заставы, и здесь неожиданно кинулся к
нам Осман. Он плакал от радости (я раньше не верил, что мужчины плачут от радости,
но он плакал крупными, быстрыми слезами) и прижимался к нам, говорил, путая
слова, сбиваясь и размазывая по лицу слезы
рукавом халата. Осман!.. Живой Осман!.. Он рассказывал и показывал нам свои
руки, свое тело, свои босые ноги. И ноги его были в ранах, и руки и тело
в ссадинах и крови. И тут мы узнали: Осман прибежал на заставу сейчас, за
пятнадцать минут до нас.
Нам рассказали комвзводы:
— Наблюдали мы за долиной,
вдруг видим, изза мыса показался ктото. Смотрим — всадник. Быстробыстро скачет... Кто такой? —думаем.
Взяли бинокль, смотрим и видим: лошади
нет, один человек бежит. Ну, как быстро бежал! Упадет, вскочит, опять
бежит — скорей лошади, честное слово. Прибежал
сюда — и бух в ноги, плачет, смеется, вставать не хочет, хлопнет
ладонями и твердит: «Мэн наш человек... мэн наш человек». Затвердил одно
и сказать ничего не может... Потом
руками всплеснул и еще пуще плачет: «Юдин убит,
другой товарищ убит, третий тоже убит... Все убиты... Шарабара
взял, всех убивал... Вай!.. Совсем ничего нет...» Ну,
подняли мы его, успокоили, еле добились
толку. Повар он ваш, оказывается... «Мэн наш человек...» Ну и чудак! Кое как мы в себя
его привели... Туго пришлось бедняге Осману.
Когда нас везли от места нападения в юрту Тюряхана,
Суфибек с несколькими басмачами отделился и взял Османа с собой. Привез Османа в свою юрту.
Фанатик Суфибек бил Османа, раздел его догола, связал
в юрте и издевался над ним.
|