Профессор В.Палей

Банда

Басмачи

Памир

Нам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся...

БАСМАЧИ. От Оша до Ак-Босоги. 7 мая 1930 года вместе с Юдиным и Бойе я выехал из Оша вдогонку нашему каравану

Об этом позлее рассказали нам сдавшиеся басмачи.

Снова, в путь!

На рассвете, не выпив, даже чаю от спешки, мы — Юдин, Зауэрман, Осман и я — выехали с заставы. В первой части пути нас сопровождал эскорт в десять сабель, предостав­ленный нам Янкелевичем: нам предстояло проскочить мимо ущелья ЙельАули, занятого бандой Ады Ходжи. Длинной цепочкой всадников растянулись мы по дороге. Нашего воз­вращения не буду описывать. Ущелье БельАули мы проско­чили благополучно. Сделав тридцать километров в урочище КизылКурган, мы расстались, с эскортом: отсюда дорога была спокойна. В Гульче простились с Зауэрманом, его встретила здесь жена. Сменив лошадей в Гульче, мы уже втроем: Юдин, я и Осман — сейчас же двинулись дальше. В этот день мы сделали восемьдесят три километра по горной дороге, через перевал Чигирчик, и ночевали в совхозе КаттаТалдык — первом совхозе по дороге к культурным местам.

Радость, заботливость и сочувствие всюду встречали нас. В Оше нас ждали сотрудники других научных партий, гото­вившихся к экспедиции на Памир.

Я взял на себя тяжелое дело — извещение родителей Бойе о смерти их сына.

Осман отказался ехать вторично. Он дрожал и начинал всплакивать при одном упоминании о Памире.

В Оше, как дома, как на курорте, в чудесном, жарком, зе­леном, полном запахов цветущего миндаля, урюка, акаций и яблонь Оше мы прожили двадцать дней. Мы снаряжались, я ездил в Андижан, Наманган, Фергану, добывал все, что нам было нужно. Все экспедиционные партии объединились, чтобы выйти на Памир вместе с первой колонной Памиротряда. Эта колонна разбредется по всему Памиру, чтоб сменить на постах красноармейцев, проживших в жестоком высокогорном климатеположенный год.

22 июня, ровно через месяц со дня первого моего знаком­ства с басмачами, мы выехали на Памир. Всех нас, сотруд­ников экспедиции, и красноармейцев, кроме караванщиков, было шестьдесят всадников. Большой караван верблюдов, вьючных лошадей и ишаков шел с нами. Мы двигались мед­ленно.

1 июля мы пришли в Суфи-Курган. Здесь мы узнали но­вости: вся банда Закирбая разоружилась и взялась за мир­ный труд. Осталась только ничтожная горсточка неприми­римых, где-то под самым небом, в снегах горных зубцов, над ущельем Куртагата: Боабек и с ним девятнадцать джигитов. Это те, у которых руки в крови, которые не рассчитывают на прощение. На поимку их Янкелевич послал кавалерийский взвод под командой И. Н. Мутерко.

Тела мургабцев и Бойе не удалось разыскать. (Только ме­сяца два спустя, на Памире, до нас дошла весть о том, что останки Бойе найдены и погребены в Гульче.) Узбеки—друзья караванщика группы мургабцев Мамаджана — искали его труп много дней подряд, излазали все горы. Накануне на­шего приезда в Суфи-Курган они сообщили, что видели под

обрывом, у разрушенной мельницы, в ложе реки Талдык три трупа: мужчины, женщины и ребенка. Вероятно, это была семья Погребицкого. Посланный сейчас же отряд там не нашел

ничего..