Профессор В.Палей Банда Басмачи |
ПамирНам надо было идти на Памир, и мы послали в Алай киргизов с поручением передать всем, чтобы нас не боялись, потому что хотя мы и идем с отрядом, но намерения у нас мирные и никого из бывших басмачей карать мы не собираемся... БАСМАЧИ. От Оша до Ак-Босоги. 7 мая 1930 года вместе с Юдиным и Бойе я выехал из Оша вдогонку нашему каравануСередина долины пуста и открыта. Горные киргизы не любят широких, плоских пространств. В середине долины две белые точки. На десятки, на сотни километров уже известно киргизам про две эти белые точки. Сотни глаз из юрт, из ущелий, из-под арчи, с вершин, с деревянных седел — со всех четырех сторон с любопытством наблюдают за ними. Белые точки в середине долины — это палатки «урусов». Кто они, эти «урусы»? Зачем они здесь? Куда поедут? Разговорам о них нет конца. Тишина. Ослепительные снега. Никого и ничего нет среди великолепия сверкающих гор. По вечерам — дождь и холодные, серые, ползающие туманы. По ночам выпадает снег. Долина сбрасывает его в утренние часы, словно белую простыню, окутывается легким паром. Пар медленно всползает наверх, отрывается от хребтов и плывет, сворачиваясь, в прозрачное синее небо. Так образуются облака. Тревога Из-под одеяла—в морозный воздух палатки. Брр!.. Но Юдина вызывает какой-то киргиз-пастух. Стуча зубами от холода, Юдин торопливо сует ноги в сапоги, руки —- в рукава альпийской куртки. Выходит. Полог палатки откидывается, и Юдин спокойно, тихо и удивительно неожиданно: — Никакой паники... Гульча разгромлена басмачами... Басмачи? Неожиданное известие, сообщенное нам в палатке заезжим киргизом-кочевником, свидетельствовало о том, что зарубежные империалисты затеяли новую авантюру. Мы знали, что среди местных жителей—киргизов Алая и Памира мы найдем друзей, готовых отдать жизнь за советскую власть, В тишине долин мы слышали смелые голоса комсомольцев — киргизской молодежи, разоблачавшие на собраниях деятельность всяческих реакционеров. Но мы знали и то, что многие муллы, баи, бывшие активные басмачи, полные ядовитой ненависти к русским, «испортившим их народ», к народу, изгнавшему их из своей среды, ко всему живому на свете, притаились до случая в здешних горах, полны лицемерия и показного смирения. Мы знали, что они готовы примкнуть к любой авантюре вновь затеянной их заграничными покровителями. Мы понимали, что в слепой своей ненависти к советскому строю они готовы опять вооружиться вырытым из-под камней английским оружием и, забрав с собой родовые семьи, сбросить овечьи шкуры и, став снова волками, примкнуть к той волчьей стае бандитов, что кинется на нашу территорию из-за рубежа — из-за той границы, что тянется в почти неисследованных горах и еще плохо защищена. Кинется, чтобы грабежом возместить былые богатства, чтобы громить мирные верблюжьи караваны, заоблачные аульные кооперативы, убивать и пытать девушек-комсомолок, изучающих в школах грамоту, резать всех советских людей, которые попадутся им в руки, — чтоб не оставалось свидетелей, чтоб некому было изобличить главарей. А при первой же неудаче— вразброд, через висячие ледники, сквозь самумные ветры пустынь— бежать за границу, зная, что от населения ничего, кроме пули в затылок, уже не получишь, бежать туда, где власть в руках английской разведки, где еще можно — и то лишь за золото— найти укрывателей...
|